- Вкладка 1
Приход к власти Михаила Горбачева вызывал особые надежды. Он говорил без бумажки, поощрял свободу высказывания, провозгласил курс на «перестройку» – и казалось, что после многих лет застоя в Советский Союз наконец пришли перемены. Однако довольно быстро стало понятно, что даже Горбачеву не под силу справиться с той системой, которая привела его к власти, а главное – у него нет идей, как решать те экономические трудности, с которыми столкнулась плановая система к середине 1980-х годов. Чем поведение Михаила Горбачева отличалось от поведения прежних советских лидеров, какие новшества и надежды он принес в повседневную жизнь простых людей и на какой его слабости сыграл Борис Ельцин в борьбе за власть, разбираемся в одиннадцатом материале проекта «Долгое время».
Политик нового стиля
«В ноябре 1985 года, через девять месяцев после вступления в должность генерального секретаря ЦК КПСС, Михаил Горбачев стал произносить речи, которые явно нарушали партийные каноны и не вписывались в традиции советской риторики», – пишет в своих воспоминаниях правозащитница Людмила Алексеева. Эти речи, как и стиль поведения нового советского лидера, удивляли и приковывали к себе внимание даже тех, кто вообще не интересовался политикой.
Горбачев не говорил о «победоносном шествии социализма», «руководящей роли партии», «трудящихся», осуждавших действия Запада «с гневом и болью». Это было очень непривычно. Обилие в речи советских лидеров канцеляризмов, клише, преобладание бюрократической (и зачастую косноязычной) речи негласно закрепилось, по-видимому, еще во времена Сталина – исключением из правила до сих пор был только Никита Хрущев, который вполне мог говорить экспромтом, употребляя совершенно не характерные для представителя власти выражения вроде «мы еще покажем им кузькину мать», «не лаптем щи хлебаем» и так далее, вплоть до нецензурных выражений.
Вообще, Хрущев был единственным советским лидером, стиль поведения которого так или иначе сравнивали с горбачевским. «За свои первые 1000 дней Горбачев продемонстрировал, что он является самым агрессивным и активным советским лидером со времен Хрущева» – это первая строка резюме не так давно рассекреченного аналитического отчета ЦРУ США, посвященного началу правления Горбачева.
Однако впечатление Хрущев и Горбачев производили совершенно разное:«неканцелярскую» речь Хрущева отличало обилие вульгаризмов, пословиц, поговорок и экспрессивных выражений, а нестандартность стиля выступлений Горбачева заключалась просто в отсутствии приевшихся бюрократических оборотов – по сути, это был обычный монолог простого человека. «У Хрущева были интонации совершенно некультурного человека, и вид такой же. За него было стыдновато. Горбачев общался как самый лучший друг, который сейчас всем-всем поможет, сделает запросто так, что мы сейчас же начнем хорошо жить», — вспоминает петербурженка Дина Прошина.
После прихода к власти Брежнева публичные выступления стали столь невыразительны, что мало запоминались современникам. Живые речи постепенно сменились чтениями докладов по бумажке – все они были написаны костным, бюрократическим языком. Горбачев стал первым политиком за долгое время, который не использовал записи. Людмила Алексеева вспоминает: «Единственное, что меня порадовало, — это то, что Горбачев не читал свою речь по бумажке. В отличие от предшественников, он умел говорить и не нуждался в поддержке, чтобы дойти до трибуны и на ней устоять».
«В целом следует сказать, что реальных, а не словесных проявлений новой политики все еще мало»: воспоминания академика Сахарова
Еще в Горьком мы видели поразительные изменения в прессе, кино и телевидении. В той же «Литературной газете» в репортаже А. Ваксберга о пленуме Верховного суда можно было прочитать такие вещи, за «распространение» которых совсем недавно давались статьи 190 или 70, — в том числе документальная справка, согласно которой на семидесяти процентах поступивших в Прокуратуру ходатайств о пересмотре судебного дела, получивших стандартную резолюцию «Оснований для пересмотра нет», отсутствует пометка о том, что дело затребовано — т.е. ответы Прокуратуры просто штамповались, или дело о 14 людях, сознавшихся в убийстве, осужденных и казненных, которые потом оказались полностью непричастными к преступлению, — т.е. их показания явно были даны в результате избиений или других пыток. Гласность действительно захватывает все новые области, и это производит сильнейшее впечатление, обнадеживает!
Наибольшее развитие гласность получила в журналистике. Но опубликование какого-либо материала, информации или идеи не означает, что последуют реальные действия (сейчас еще в большей степени, чем в прежний период). Следует также сказать, что наиболее продвинутая область перестройки — гласность — тоже все еще имеет некоторые темы, остающиеся под запретом, такие как изложение неофициозных точек зрения в международной политике, критика крупных партийных руководителей — а министров уже можно! — большая часть статистических данных, судьба узников совести и др.
(Добавление, декабрь 1988 г. Сейчас в ряде отношений гласность еще больше расширилась. Но одновременно появились новые принципиально важные ее ограничения. Большое беспокойство вызывает неполное и одностороннее освещение драматических событий в Азербайджане и Армении и некоторых других особо острых вопросов. Тут гласность, к сожалению, «буксует» — как раз в тех случаях, когда ее общественное значение могло бы быть особенно велико. В 1988 году повсеместно имели место ограничения в подписке на «перестроечные» издания, по-видимому в результате какого-то компромисса с антиперестроечными силами; сейчас острота этой проблемы несколько снизилась.)
Наряду с гласностью чрезвычайно важны другие аспекты новой политики: в социальной области, в экономике — повышение самостоятельности предприятий, в децентрализации управления, в укреплении роли местных советских органов (которые сейчас оттеснены на задний план партийными органами).
(Добавление, июль 1988 г. В июне состоялся пленум ЦК КПСС, специально посвященный реформе экономики — переходу на полный хозрасчет с отменой центрального планирования и лимитного — т.е. по определенным из центра лимитам — снабжения.)
Решения по этим вопросам, исполнение которых должно, конечно, проводиться постепенно, имеют огромное, принципиальное значение. Особенную роль играют намечающиеся изменения системы выдвижения кадров и выборов на партийные, советские и хозяйственные руководящие должности (доклад Горбачева на январском пленуме, его идеи пока не отражены в каких-либо решениях). На январском пленуме говорилось о планах реформы Уголовного кодекса и другого законодательства. Новое также есть в международной политике — я потом буду говорить об этом подробней. В целом следует сказать, что реальных, а не словесных проявлений новой политики все еще мало. В них еще сильней, чем в области гласности, проявилась известная незавершенность, половинчатость, даже определенная противоречивость политики.
Например, важный закон об индивидуальной трудовой деятельности (ИТД) сформулирован очень робко, неопределенно, в нем совершенно не предусмотрены меры активного стимулирования, очень ограничен круг лиц, которые могут заниматься ИТД, много других ограничений. Почти одновременно с законом о ИТД принят другой закон — о так называемых нетрудовых доходах, фактически, вопреки названию, дающий возможность преследовать именно за ИТД. В первые месяцы после принятия закона о нетрудовых доходах было множество случаев абсолютно нелепого его применения. О противоречивости и неполноте процесса освобождения узников совести я уже писал — это меня особенно беспокоит. Одновременно с принятием закона о кооперации Министерство финансов установило столь высокий уровень налогов (до 90% дохода), что фактически это сделало развитие кооперации невозможным. Важнейший закон о государственном предприятии не содержит четких гарантий самостоятельности предприятий в планировании и в финансовой области (в особенности, в использовании дохода). Что я безоговорочно поддерживаю — это борьбу с пьянством, этим жестоким бедствием нашего народа. Жизнь, однако, выявила, что и здесь было много непродуманного.
Какова же моя общая оценка? В 1985 году, слушая в больнице им. Семашко одно из первых выступлений Горбачева по телевизору, я сказал моим соседям по палате (гебистам — больше я ни с кем не мог тогда общаться): «Похоже, что нашей стране повезло — у нее появился умный руководитель». Я рассказал об этой своей оценке в декабрьском интервью-телемосте из студии в Останкино — она отражает мою первую реакцию, в основном сохранившуюся с тех пор. Мне кажется, что Горбачев (как и Хрущев) — действительно незаурядный человек в том смысле, что он смог перейти невидимую грань «запретов», существующих в той среде, в которой протекала большая часть его карьеры.
Чем же объяснить непоследовательность, половинчатость «новой политики»? Главная причина, как я думаю, в общей инерционности гигантской системы, в пассивном и активном сопротивлении бесчисленной армии бюрократических и идеологических болтунов — ведь при реальной «перестройке» большинство из них окажется не у дел. Горбачев в некоторых своих выступлениях говорил об этом бюрократическом сопротивлении — это звучало почти как крик о помощи. Но дело даже глубже. Старая система, при всех своих недостатках, работала. При переходе к новой системе неизбежны «переходные трудности» (из-за недостатка опыта работы по-новому, отсутствия кадров руководителей нового типа). И вообще: старая система создавала психологический комфорт, гарантированный, хотя и низкий, уровень жизни, а новая — кто знает! И последнее — не могу исключить, что и Горбачев, и его ближайшие сторонники сами еще не полностью свободны от предрассудков и догм той системы, которую они хотят перестроить.
Источник: Сахаров А.Д. Воспоминания в 2-х томах. Горький, Москва, далее везде. М.: Права человека, 1996.
На фото: заседание экономического семинара в пансионате «Змеиная горка», где будущие реформаторы обсуждали проблемы плановой экономики и возможности их решения.
«Бурда моден»: окно в Европу
В 1987 году в СССР появился первый западный журнал – «Бурда моден». Это произошло благодаря жене Михаила Горбачева Раисе, пристрастие которой к элегантной одежде обсуждалось повсеместно: ею восхищались, называя единственной «первой леди» СССР, ее ругали, считая, что на наряды она тратит государственные деньги. Раиса Горбачева была знакома с самыми известными кутюрье того времени Пьером Карденом и Ив Сен Лораном. Во второй половине 1980-х она познакомилась и с Энне Бурда, основавшей в 1949 году журнал с выкройками модных нарядов, который быстро стал популярен в Европе в бедное послевоенное время. Возникла идея выпускать это издание в СССР, где особого выбора готовых вещей не было: многие шили сами, пытались копировать вещи, привезенные кем-нибудь из-за рубежа или увиденные в советских журналах «Крестьянка», «Работница», «Журнал мод» и т.д.
По инициативе Раисы Горбачевой начались переговоры, и в марте 1987 года вышел первый номер журнала «Бурда моден» на русском языке, который произвел настоящий фурор. Обычный модный журнал, которых сейчас тысячи, стал окном в Европу. Помимо того, что теперь люди узнавали о европейских модных тенденциях из первых рук, в журнале печаталась та же реклама, что и в немецком издании, и эта реклама стала своеобразным учебником современной европейской жизни: из нее женщины узнали о существовании тампонов Tampax, швейных машинок Pfaff и других давно привычных европейцам вещей и брендов. Через несколько лет многие из них появились на нашем рынке. В конце 80-х при поддержке журнала «Бурда» прошел первый в СССР конкурс красоты «Московская красавица – 88».
Стопки журналов «Бурда» хранились почти в каждом доме, выкройки вырезали и одалживали друг другу – несмотря на то, что при пошиве нужно было проявлять определенную фантазию (в СССР не было нужных тканей и цветов), журнал стал крайне популярен и изменил внешний облик горожан. По всей видимости, уличная мода, отличавшаяся яркими красками и некоторой агрессивностью, во многом формировалась именно этим журналом. Культовые вещи 80-х годов – яркие брюки-бананы, комбинезоны, джинсы-варенки, повязки на голову, гетры – нигде не продавались, их шили и вязали самостоятельно. Отдельная история – модные джинсы-варенки: их можно было купить за огромные деньги у фарцовщиков или сделать самостоятельно из обычных джинсов (которые к тому времени уже производили в СССР, назывались они «Тверь»). Штанины завязывали в узлы и кипятили с отбеливателем, красили валиком, смоченным в «Белизне», были и более радикальные способы, вплоть до стирки в машинке вместе с камнями.
Журнал «Бурда» повлиял не только на саму моду: в каком-то смысле его появление стало политическим высказыванием, одним из первых признаков того, что железный занавес, похоже, рушится навсегда. Появление иностранного журнала, возможность одеваться по европейской моде, телевидение без цензуры, политики, не читающие речи по бумажке и многие другие изменения, казавшиеся прежде невозможными – из всего этого складывалось то ощущение грядущих перемен и свободы, о котором вспоминают очевидцы событий времен перестройки.
На фото: Михаил и Раисы Горбачевы и Энне Бурда.
Олег Мороз: «Человеческое лицо к социализму как-то не приклеивалось»
То, что Михаил Сергеевич был политиком нового типа, было очевидно. Он и пришел на волне отталкивания от старого Политбюро и во всем старался противопоставлять свое поведение тому, как вели себя его предшественники, в частности, Брежнев, в меньшей степени Андропов (с которым у Горбачева были добрые отношения). Черненко вообще был карикатурой на правителя России. Обычно про него говорят, что около года он правил, не приходя в сознание. И от этого Горбачев отталкивался буквально во всем — и во внешности, и в поведении, и в общении с людьми. Конечно, он устанавливал новый стиль. Это и подкупало людей.
Горбачев — несомненно, великий человек, с него все и началось. Главная его заслуга — это то, что он провозгласил гласность. После этого все стало меняться, все стали писать и говорить, что думают. В общем-то, и Советский Союз распался из-за гласности, хотя Горбачев вовсе этого не желал: республики сразу начали предъявлять центру претензии, требовать большей самостоятельности. Наконец, Горбачев фактически изменил мир — прекратил (вместе в Рейганом) холодную войну, предоставил свободу нашим союзникам по Варшавскому договору, поддержал снос берлинской стены, объединение Германии, реально ослабил международную напряженность, установил добрые отношения со многими странами, которые прежде числились нашими врагами.
Пытался он изменить и экономику, сделать ее хотя бы мало-мальски эффективной, но здесь проявил нерешительность, непоследовательность и слабость. Главная его ошибка заключалась в том, что он пытался сохранить социализм, сделать его социализмом с человеческим лицом, но человеческое лицо к социализму как-то не приклеивалось, несмотря на все старания. Постепенно это начинало надоедать людям — эти бесконечно длинные, красноречивые выступления, за которыми не следовало никаких реальных действий. Людей раздражало: время идет, а ничего в их жизни не меняется – те же бесконечные очереди буквально за всем, что им необходимо, тот же тотальный дефицит, нехватка всего и вся, те же не решаемые проблемы со всем, что окружает человека.
Пожалуй, первым из крупных политиков, кто уловил это нарастающее раздражение и во всеуслышание сказал о нем, был Борис Николаевич Ельцин, тогда кандидат в члены Политбюро. На октябрьском пленуме ЦК КПСС 1987 года он выступил с критикой Горбачева. Критика была не очень резкой, но ее услышала вся страна. В ответ Горбачев снял Ельцина с партийных постов и пригрозил: «В политику я тебя больше не пущу». Но Ельцин не унимался. Продолжал критиковать Горбачева, причем раз от разу все более жестко. Многим запомнилось его яркое выступление на XIX-й партконференции. Было уже видно, что он ухватил, почувствовал главный недостаток Горбачева — что тот не хочет радикально менять экономический, а следом за ним и общественно-политический строй в стране.
Позднее, когда «разжалованный» Ельцин вновь обрел высокий государственный статус — сначала получив депутатские мандаты Верховных Советов СССР и РСФСР, потом — должность председателя ВС РСФСР и наконец — президента России, — борьба между двумя ведущими политиками уже шла на равных. Ельцин больше не был подчиненным Горбачева, более того постепенно роль президента России становилась все более, а роль президента СССР все менее важной. Эта борьба широко освещалась в прессе, и, конечно, симпатии к Ельцину росли, а отношение к Горбачеву становилось все более сдержанным.
Наверное, в значительной степени репутация Горбачева снизилась после августовского путча 1991 года, когда не всем, но многим стало ясно, что Горбачев если и не сознательно (некоторые считали – сознательно) допустил этот путч, то, по крайней мере, проявил непростительную неосмотрительность, уехав в отпуск в самый напряженный момент политической борьбы. Многие республики давно уже выступали с декларациями о суверенитете и независимости, а после путча такие декларации посыпались, как из рога изобилия. Горбачев пытался противостоять этому, уговаривая республиканских коллег подписать новый Союзный договор, где республикам предоставлялась гораздо большая самостоятельность, но было уже поздно. Как говорится, «поезд ушел».
Конец Горбачева как политика известен. 25 декабря 1991 года он был вынужден уйти в отставку. Кстати, после ухода он, по мнению многих, допустил ряд ошибок. Казалось бы, человек уже вошел в историю. Его советники уговаривали его не бросать тень на свою репутацию выдающегося деятеля, как это сделали, например, Маргарет Тэтчер или Рональд Рейган. Но Горбачев их не послушал. Ему очень хотелось продолжать политическую деятельность. Большинство его действий и выступлений, в частности бесплодная словесная борьба с Ельциным, лишь наносили вред его престижу.
Я думаю, если бы у Горбачева хватило воли и силы пойти по тому пути, по которому пошел Борис Николаевич Ельцин, он остался бы в истории еще более великим человеком. Но случилось что-то похожее на передачу эстафеты: человек, на пределе сил, пробегает свой участок дистанции, а дальше уже бежать не может и передает палочку другому. В нашем случае Горбачев передал эстафету Ельцину не очень охотно, но – передал.
Олег Мороз — писатель-документалист, публицист, автор книг об эпохе Горбачева и Ельцина.