- Вкладка 1
1970-е остались в памяти советских людей как противоречивое время. Кто-то о них вспоминает как об эпохе наконец достигнутых стабильности и спокойствия, а кто-то называет их временем «застоя», когда окончательно стало понятно, что советская система не реформируема. В стране распространялся самиздат, несмотря на противодействие властей, набирало силу диссидентское движение, а в Туапсе был обнаружен нелегальный «Клуб борьбы за демократию», организованный школьниками, которые не смогли остаться равнодушными к происходящему. Как читали запрещенные в стране книги, почему эпоха стабильности одновременно стала временем отчаяния для молодого советского поколения и что происходило с диссидентским движением в СССР в 1970-е годы, разбираемся в десятом материале проекта «Долгое время».
Самиздат — тамиздат
В 1940-е годы поэт Николай Глазков придумал слово «самсебяиздат» – оно было отпечатано на титульных листах его самодельных машинописных сборников стихотворений. Слово прижилось и к 1960-м годам превратилось в лаконичное «самиздат» – пародия на официальные «госиздат», «политиздат» и т.д. Как считает исследователь истории инакомыслия в СССР, сотрудник «Мемориала» Александр Даниэль, под «самиздатом» следует понимать не сами тексты, а способ их бытования. Способ этот заключается в том, что тексты распространяют сами читатели, перепечатывая их снова и снова на машинке или снимая фотокопии с редких изданий и запрещенных в СССР книг, выпущенных за рубежом (так называемый «тамиздат»).
Конечно, неофициальные списки запрещенной литературы существовали всегда, но советский самиздат – явление куда более масштабное. Он становится главным инструментом возникающей неподцензурной культуры, формирует ее, не считаясь ни с какими запретами. В самиздате печатается не только литература, отвергнутая официальной цензурой – авторы начинают писать тексты изначально без оглядки на государственные издательства и СМИ, заранее зная, что будут распространять их в самиздате.
В послевоенное время в списках по большей части ходили стихотворения, по тем или иным причинам не появлявшиеся в официальной печати. Их авторами были Булат Окуджава, Генрих Сапгир, Игорь Холин, Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко. Чуть позже, в 1950-1960-е, появилось много копий прозаических произведений – переводных (Кафка, Джордж Оруэлл, Артур Кестлер) и отечественных («Доктор Живаго» Бориса Пастернака, произведения Михаила Зощенко, Андрея Платонова, некоторые рассказы Варлама Шаламова). В те же 1960-е в самиздате появились труды философов начала века, в частности, Бердяева. Политическая литература стала массово перепечатываться на рубеже 1960-1970-х.
Одним из первых громких текстов правозащитной направленности, который разошелся огромным количеством копий по всей стране, стала запись процесса над Иосифом Бродским 1964 года. Неизвестно, собиралась ли документировавшая происходящее в зале суда Фрида Вигдорова обнародовать этот текст, но последующие работы такого рода делались уже непосредственно для распространения в самиздате. Александром Гинзбургом была создана «Белая книга» о процессе Даниэля и Синявского (1966), после появились «Процесс четырех» Павла Литвинова (1968) – о деле Юрия Галанскова, Александра Гинзбурга, Алексея Добровольского и Веры Лашковой, обвинявшихся в антисоветской пропаганде, «Полдень» Натальи Горбаневской (1969) – о демонстрации на Красной площади в 1968 году, «Четырнадцать последних слов» Юлиуса Телесина (1970) – сборник, посвященный политическим процессам 1966-1970 годов и включавший в себя последние слова подсудимых.
В 1970-е начался бум самиздатовских журналов. Они появлялись в больших количествах, и, естественно, не все из них приживались. Машинописным способом распространялись издания, созданные на территории СССР («Вече», «Евреи в СССР», «Рокси» и др.), с помощью фотокопий – западная периодика. Главным информационным изданием самиздата стала «Хроника текущих событий» – правозащитный бюллетень, выпускавшийся на протяжении пятнадцати лет, в котором писали о политических репрессиях, обысках, арестах и судах. Позже появились и другие самиздатовские газеты.
Наряду с самиздатом существовал «тамиздат» – неподцензурные книги, изданные на Западе. Зачастую самиздатовские тексты попадали заграницу, печатались там и превращались в тамиздатовские. Иногда это происходило само собой, иногда их отправляли туда авторы – а если власти задавали вопросы, говорили, что рукописи попали к иностранцам без их ведома. В свою очередь литература, изданная за рубежом, распространялась в СССР самиздатом, как правило, с помощью фотокопий.
В широком смысле самиздат проникал в жизнь любого человека, даже весьма далекого от культуры. В списках ходили рецепты алкогольных коктейлей и справочники по самогоноварению (более того, в период антиалкогольной компании «самиздатом» часто называли сам самогон), кулинарные рецепты, копии выкроек из иностранных журналов, топографические карты. Переснимались иллюстрации из «Плейбоя» и других эротических журналов. В электричках продавали календарики с изображениями всего, что было запрещено официально – от Высоцкого до эротики.
Хроника текущих событий
Идея создания самиздатского информационного бюллетеня возникла весной 1968 года, который был объявлен ООН годом прав человека. В это время в стране уже сформировалось довольно мощное диссидентское движение. Первый выпуск так и назывался – «Год прав человека в СССР» (по-видимому, изначально не предполагалось, что бюллетень будет издаваться многие годы), слова «Хроника текущих событий» являлись только подзаголовком. Но читателями все было воспринято наоборот: заголовок был прочитан как обозначение темы текущего номера, а подзаголовок – как название бюллетеня. Такая трактовка прижилась, издание стало называться «Хроникой текущих событий». В бюллетене печатали краткую информацию о допросах, обысках, арестах, протестных выступлениях, важнейших, на взгляд редакции, произошедших событиях. Постепенно в «Хронике» появлялись новые рубрики – «преследования верующих», «преследования крымских татар», «события в Литве». Специальный раздел был посвящен новостям самиздата.
Редактором первых десяти выпусков стала Наталья Горбаневская – переводчица, поэтесса и правозащитница. Зимой 1969 года Горбаневскую арестовали за распространение «заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»: это включало в себя участие в демонстрации против введения войск в Чехословакию, издание бюллетеня, написание «неправильных» текстов и очерков. Судьбу первого составителя повторили многие редакторы «Хроники»: в 1974 был арестован биолог Сергей Ковалев, в 1979-м – учительница математики, одна из основателей «Инициативной группы по защите прав человека в СССР» Татьяна Великанова, в 1980-м – математик Александр Лавут, в 1983-м – математик Юрий Шиханович, последний редактор «Хроники». Не менее трагична судьба поэта и переводчика Анатолия Якобсона, выпускавшего «Хронику» с лета 1969-го по весну 1968 года: под давлением властей он вынужден был покинуть страну, впал в тяжелую депрессию и спустя несколько лет покончил с собой. Арестам и преследованиям подвергались также люди, занимавшиеся распространением копий.
Несмотря на давление властей и опасность ареста, создатели продолжали выпускать бюллетень, расходившийся сотнями экземпляров по всей стане, на протяжении пятнадцати лет. Механизм распространения и сбора информации был такой: сначала создавалась так называемая «нулевая закладка», около десяти копий, затем экземпляры отвозились в провинцию, где их перепечатывали, потом новые копии перепечатывали снова, и так далее. По сути, по тому же каналу можно было отправить информацию редакторам. «"Хроника" ни в какой степени не является нелегальным изданием, но условия ее работы стеснены своеобразными понятиями о легальности и свободе информации, выработавшимися за долгие годы в некоторых советских органах. Поэтому "Хроника" не может, как всякий другой журнал, указать на последней странице свой почтовый адрес. Тем не менее, каждый, кто заинтересован в том, чтобы советская общественность была информирована о происходящих в стране событиях, легко может передать известную ему информацию в распоряжение "Хроники". Расскажите ее тому, у кого вы ее взяли "Хронику", а он расскажет тому, у кого он взял "Хронику" и т.д. Только не пытайтесь единолично пройти всю цепочку, чтобы вас не приняли за стукача», — эта схема была описана в выпуске «Хроники текущих событий» от 31 декабря 1968 года. Позже информация стала поступать и другим способом – от правозащитных организаций, например, Московской Хельсинской группы.
«Хроника текущих событий» закрылась в 1983 году после ареста ее редактора Юрия Шихановича. Впоследствии были попытки создать другие подобные издания: 1987 году начали выходить газета «Экспресс-хроника» и бюллетень «Гласность», а уже в наши дни, в 2015 году, появился недолго просуществовавший интернет-альманах «Новая хроника текущих событий», созданный бывшими советскими политзаключенными и диссидентами Виктором Давыдовым, Алексеем Мананниковым, Кириллом Подрабинеком и Александром Скобовым – идея возобновления самиздатовского бюллетеня принадлежала создателю «Хроники текущих событий» Наталье Горбаневской, но воплощена была уже после ее смерти.
На фото: Александр Лавут, Наталья Горбаневская, Людмила Алексеева, Анатолий Якобсон, Юрий Шиханович, Татьяна Великанова.
Людмила Алексеева: «Мы держались небольшими группами. Встречались редко. При необходимости перезванивались»
Людмила Михайловна Алексеева (1927–2018) – советская диссидентка, правозащитница, один из основателей Московской Хельсинской группы.
Если бы случилось невероятное, и Даниэля и Синявского не отправили в лагерь, а освободили в зале суда, то, вернувшись домой, они не узнали бы свою старую компанию. За время судебного процесса и последовавшей волны петиций изменились и общая атмосфера, и круг людей. К оставшимся в нашей компании присоединились осколки других компаний. Нас стало меньше, но зато состав был более разнообразным — от двадцатипятилетнего смогиста до восьмидесятилетнего большевика. За редким исключением все были очень заняты. Времена посиделок и блужданий с одной вечеринки на другую остались в прошлом. Мы держались небольшими группами. Встречались редко. При необходимости перезванивались.
Одну из групп составляли люди старшего поколения, «оппозиционные марксисты», раньше нас бросившие вызов системе. Генерал Петр Григоренко, боровшийся с бюрократическим перерождением партии, за восстановление ленинских принципов, был разжалован, побывал в психбольнице. Там познакомился с Владимиром Буковским, от него услышал слово «гласность» (которое тот усвоил от Алика Есенина-Вольпина).
Друг Григоренко, Сергей Писарев, тоже убежденный коммунист-ленинец, отбыл срок в специальной психиатрической лечебнице за адресованную Сталину докладную записку. Пытался доказать, что так называемое дело врачей сфабриковано врагами социализма. После смерти Сталина освободили и врачей, и Писарева. С прежним упорством он стал добиваться расследования фактов неправомерного использования психиатрии. Созданная через три года комиссия ЦК признала, что имели место нарушения. Были приняты кое-какие организационные меры, но принципиальных изменений не последовало.
Другой старый большевик, писатель Алексей Костерин, просидевший в общей сложности семнадцать лет, много сил отдал борьбе за права народов, депортированных в годы войны якобы за сотрудничество с фашистами. Его квартира в Москве стала центром притяжения для крымских татар. Здесь они получали юридическую поддержку и практическую помощь в своих усилиях добиться возможности вернуться на родину в Крым. Здесь они познакомились с Григоренко, который подхватил эстафету борьбы после смерти Костерина в 1968 году и благодаря которому движение крымских татар вышло на связь с правозащитниками.
* * *
Виктора Красина и Петра Якира объединяло неприятие того, что они именовали «ресталинизацией». Красин, мой ровесник, попал в лагерь со студенческой скамьи за участие в собраниях подпольного кружка. «Подпольщики» хотели заняться изучением религиозно-философских традиций Востока. Один из четырех юных востоковедов оказался осведомителем. Выйдя из заключения, Виктор смог закончить университет и работал экономистом в научно-исследовательском институте. Петр Якир, сын героя Гражданской войны командарма Ионы Якира, расстрелянного в 1937 году, был арестован как сын «врага народа» и с четырнадцати лет рос в лагерях и ссылках. Там встретил будущую жену, там у них родилась дочь. После освобождения закончил Историко-архивный институт, нашел работу в Академии наук. Его вид, манеры, походка и речь до сих пор напоминали о том, что формировался он в окружении юных преступников. Говорил он, как взрослый, и водку пил, как взрослый. Но я не могла избавиться от ощущения, что передо мной мальчик, эмоциональное развитие которого остановилось в тот момент, когда за ним захлопнулись дверцы «воронка».
* * *
К группе либерально настроенных ученых-естественников принадлежал биолог Сергей Ковалев. В 1969 году он оставил любимую работу в Московском университете, после долгих и трудных размышлений приняв решение уволиться по собственному желанию.
Однажды один из пятидесятников спросил:
— Почему вы, человек не верующий в Бога, ведете борьбу со злом и не боитесь тюрьмы?
— Это вопрос совести, — ответил Ковалев. — А совесть это единственное, что отличает нас от животных.
Математик Александр Лавут держался незаметно, обычно сидел в углу с дымящейся сигаретой, и приходилось напрягать слух, чтобы услышать то, что он иногда говорил. Этот тихий человек многие годы помогал крымским татарам и одновременно занимался самиздатом. Его осудили по статье 1901. В заключительном слове на суде он сказал: «В речи прокурора мне понравилась первая фраза: “Нужно соблюдать советские законы”. Если бы они соблюдались, нас сегодня здесь не было бы».
Татьяна Великанова, тоже математик, была уволена с работы и устроилась санитаркой в одну из московских больниц.
— К математике вернусь в камере, — шутила она.
Массу времени она отдавала самиздату, воспитывала троих детей, да еще сменная работа в больнице — казалось, ей и поспать-то некогда. Татьяна не признавала КГБ, игнорировала судей, во время судебного заседания не проронила ни единого слова. Только после оглашения приговора — пять лет лагерей и пять лет ссылки — прокомментировала: «Комедия окончена».
Физик Валерий Чалидзе начинал как последователь Алика Есенина-Вольпина. Он был ученым именно того типа, который более всего ненавистен советской власти: он мыслил критически. Самостоятельно изучив право, советское законодательство и международные соглашения, Чалидзе отыскивал противоречия и несоответствия и писал об этом пространные трактаты. Он не одобрял демонстрации, уличные выступления и пламенные декларации — все то, что власти могут использовать для обвинений по статьям 70, 1901 или 1903.
— Попадать в тюрьму — это непрофессионально, — не раз говорил он. — Моя задача удержать людей от скамьи подсудимых.
Чалидзе стал ведущим «законником» правозащитного движения вместе с Есениным-Вольпиным, Юлиусом Телесиным и Борисом Цукерманом. Примечательно, что ни один из этой четверки не попал в тюрьму.
Опытный талантливый адвокат Софья Васильевна Каллистратова уже в 1967 году пришла к осознанию, что ее долг — консультировать и представлять интересы участников нарождавшегося правозащитного движения.
— Очень часто адвокат вынужден помогать людям недостойным, — говорила она. — Я хочу помогать порядочным людям.
Через свою подругу и коллегу, Дину Исааковну Каминскую, она вышла на диссидентов и многие годы была практикующим экспертом по вопросам, которые можно назвать «диссидентским правом». Для нас Каллистратова и Каминская оказались не просто адвокатами, они стали людьми нашего круга, нашими учителями и друзьями.
* * *
Благодаря письмам из лагерей мы узнавали об узниках совести, участниках национальных и религиозных движений из Украины и Прибалтики. С некоторыми их родственниками мы познакомились, когда они на пути в Мордовию и обратно делали пересадку в Москве. Через новые связи мы могли теперь следить за событиями, происходившими за тысячи километров от столицы. Наша сеть продолжала расширяться. Рос объем поступающей информации, становилось все труднее обрабатывать и распространять ее. Когда речь пошла о тысяче подписантов, стало ясно, что проследить за всеми делами — разборки на работе, вызовы в КГБ — просто физически невозможно. Между тем и судьба каждого, и кампания протестов в целом были важны не менее, чем все описанное в «Белой книге». Нужно было собирать и систематизировать множество фактов и одновременно оперативно размножать новую информацию. Назрела необходимость создать периодический печатный орган — информационный бюллетень — и распространять его по каналам самиздата.
Так возникла «Хроника текущих событий». Название, вероятно, было заимствовано у известной сводки новостей, передаваемой русской службой Би-би-си. С самого начала были определены принципы подачи информации — никаких оценок и комментариев, никакой беллетристики, никаких эмоций, только факты. Обязанности редактора взяла на себя Наташа Горбаневская. Она печатала закладку из восьми листов папиросной бумаги, семь копий раздавала друзьям, каждый из которых печатал несколько экземпляров и отдавал своим друзьям — тираж возникал по механизму цепной реакции.
В качестве эпиграфа на первой странице каждого номера печаталась выдержка из Всеобщей декларации прав человека (статья 19): «Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ».
Источник: Людмила Алексеева, Пол Голдберг. Поколение оттепели. Перевод Зои Самойловой. М.: Издательство «Захаров», 2006.
Алексей Макаров: «Писать в самиздат было небезопасно, оставалось разве что обсуждать в курилках»
В этом сюжете есть две темы. Первая — это, как мне кажется, прекрасная история про подарок на 14-летие. Разрешение читать отцовские книжки, которые стоят во втором ряду. Естественно, у довольно многих московских интеллигентов, в том числе не относящих себя к диссидентскому движению, был самиздат. Они слушали западные радиостанции, читали самиздат, и часто это были не только машинописные листочки, но и книги, привезенные с Запада, которые стояли именно так, во втором ряду. Разумеется, подрастающее молодое поколение тоже хотело приобщиться к запретному. При этом родители, конечно, не всегда были уверены, что дети не разболтают в школе, не похвастаются, что читают такие произведения. И этот сюжет, на самом деле, связан со второй темой — с листовками.
В Советском Союзе была проблема с распространением информации. С одной стороны, советская власть препятствовала распространению произведений и вообще информации, которая считалась антисоветской. Хотя все равно не очень успешно. Несмотря на попытки заглушать голоса или изымать самиздата, совсем воспрепятствовать поступлению независимой информации было невозможно. С другой стороны, все, что транслировалось в общество, совершенно не соответствовало тому, что видели сами люди, и тому, что они читали в самиздате или слышали по голосам. При этом донести что-то до власти обществу тоже не удавалась. Мы это видим на примере будущей биографии Гайдара, когда экономисты и вообще специалисты уже в 1970-е годы хорошо понимали, что происходит и куда движется Советский Союз. Но донести эту позицию до верхов они не могли. Потом, когда появилась возможность, они как раз и стали реформаторами, но в те годы писать в самиздат было небезопасно, оставалось разве что обсуждать в курилках.
Рубеж 1960-1970-х — это вообще довольно интересный период, когда происходило укрепление брежневского строя, одним из видимых проявлений которого стало празднование столетия со дня рождения Сталина. Надо сказать, что до этого, в 1965-1968 годах, все диссидентские тексты и призывы звучали следующим образом: нам кажется, что то, что происходит, похоже на сталинские времена; нам нужно не допустить возврата к сталинским временам. Это был общий рефрен. Дальше следовало исключение из партии, увольнение с работы тех, кто подписывал письма, и в 1968 году Прага дала понять, что никакой диалог с властью невозможен. И молодое поколение, школьники, которые, понятное дело, слушали разговоры своих родителей-шестидесятников, разговоры еще оттепельного времени, видели, что все уходит в застой и взрослые ничего не делают. У взрослых, действительно, часто была позиция, что надо получать образование, потом идти в партию, во власть и что-то менять. Но это для подрастающего поколения, как правило, эмоционально и этически было неприемлемо, поэтому рубеж 1960-1970-х — это школьники, которые делают листовки и пытаются их разбрасывать.
Плата за это была довольно высока. Например, в Москве участников одной такой группы арестовали, и они несколько месяцев провели в следственном изоляторе. Потом их помиловали, но тем не менее. Или в 1970 году в Туапсе обнаружился «Клуб борьбы за демократию», который организовали школьники. Председатель КГБ написал записку в ЦК КПСС о том, что есть такой клуб, вот его самые активные люди, и несколько человек исключили из комсомола, а остальных проработали как-то по-другому. Но власть на все это реагировала очень нервно. То есть обычная школьная политизированная тусовка и какие-то листовки — это повод написать записку на самый верх. Конечно, если бы в данном случае листовки были раскиданы, скорее всего, дело окончилось бы не арестом, а довольно большими неприятностями и для родителей, и для самих школьников, и возможность сделать какую-то карьеру для них была бы полностью потеряна.
Диссидентское движение — это, конечно, очень общий термин, который объединяет и национальные, и религиозные, и эмиграционные, и политические движения. Это десятки тысяч людей. Но обычно про диссидентское движение говорят, имея в виду московское сообщество и – даже уже — правозащитное движение. В нем участвовали сотни людей, и несколько тысяч были так или иначе поддержкой этого движения. То есть необязательно было подписывать письма, можно было просто достать какой-нибудь дефицитный продукт, который потом будет передан в лагерь политзаключенному. Если говорить о 1965-1968 годах — это примерно 700 человек, которые подписывали письма. Потом, после проработок, круг тех, кто действовал активно, уменьшился, и это стали уже не сотни, а десятки. Но зато они были профессиональными правозащитниками, и плата за это, конечно, тоже была больше.
Естественно, диссидентское движение было в фокусе внимания и власти, и общества, но общество получало информацию в искаженном виде. Либо это были голоса, либо – советская пресса, где ругают Сахарова и Солженицына, и получалась картинка, что это какие-то люди, действующие по западной указке и вообще враги. Но при этом нельзя недооценивать влияние, которое оказало диссидентское движение на развитие российского общества, потому что в годы перестройки люди из него частично пошли в политику, либо в 1990-е это были общественные инициативы уже находившихся в более безопасном, более легальном поле правозащитников. Например, такой была деятельность Абрамкина по работе с заключенными и гуманизацией пенитенциарной системы. Несколько диссидентов довольно активно участвовали в создании текста Конституции 1993 года. Естественно, диссидентский опыт правозащитной деятельности во многом был перенят и использован современными правозащитниками, так или иначе являющихся наследниками тех диссидентов.
Алексей Макаров — сотрудник архива Международного Мемориала.