- Вкладка 1
Жизнь крестьян и рабочих в Российской империи часто представляется как череда трудностей и непосильного труда в попытках обеспечить себя и свою семью куском хлеба. Среди историков согласия тоже нет: одни говорят, что так оно и было и паек солдата в Первой мировой войне был хорошим подспорьем, другие утверждают, что накануне революции Российская империя была стабильно развивающейся страной с хорошей перспективой. Известный писатель Павел Бажов родился в маленьком рабочем поселке Сысертский завод на Урале, что не помешало ему окончить сначала духовное училище, потом семинарию, стать учителем, а после построить писательскую карьеру. Как такое стало возможно и каковы все-таки были реальные перспективы у людей на окраинах империи, разбираемся в нашем первом материале цикла «Долгое время».
Сысертский завод: жизнь уральского рабочего поселка конца XIX века
История поселка Сысертский завод довольно типична для горнозаводского Урала. Строительство заводов в этих краях связано с именем Георга Вильгельма де Геннина, который был соратником Петра I и одним из первых серьезных специалистов в области горного дела. Именно он занялся возведением крупнейшего железоделательного завода в стране — Екатерининского, а около него «зачал крепость и осмелился до указа именовать Катериненбурх». Так возник город Екатеринбург. Новый город де Геннин окружил еще несколькими заводами, в числе которых был и Сысертский на речке Сысерти, который он назвал заводом Императрицы Анны. Тогда же, в 1730-х годах, тут, в заводском поселке, построили школу, в которой впоследствии учился Павел Бажов. Старое здание школы, что удивительно, сохранилось до сих пор.
В 1759 году Сысертский завод вместе с несколькими близлежащими заводами купил уральский горнозаводчик и солепромышленник Алексей Федорович Турчанинов. По-видимому, именно с этого момента тоскливый рабочий поселок начал понемногу превращаться в процветающий городок, хотя формально городом он станет только в 1946 году. Турчанинов не только реорганизовал производство и превратил свои заводы в крайне прибыльные предприятия, но и кардинально изменил жизнь рабочих. Он старался обеспечить их всем необходимым: бесплатно выдавал лес, дрова, выделял покосы. Жителям поселка не нужно было платить за лекарства, лечение у доктора, обучение детей в школе. Более того, каждому рабочему полагался месячный отпуск с содержанием на всю семью, вне зависимости от ее размера. При Турчанинове в поселке также появились зоопарк, два музея, библиотека и каменная церковь Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы (в которой находилась икона Божьей Матери, написанная, как считается, учеником Рафаэля).
Такие порядки в середине XVIII века были далеко не на каждом заводе. Возможно, именно поэтому во время пугачевского восстания рабочие Турчанинова не перешли на сторону бунтовщиков – наоборот, соорудили укрепления вокруг заводов и сумели не только отбиться от восставших, которые превосходили их численно, но и перекрыть им путь дальше в Екатеринбург, что имело большое значение для подавления пугачевского бунта. За это Алексей Федорович был возведен Екатериной II в дворянское достоинство, и на его новом гербе стала красоваться серебряная цапля, которая затем перекочевала на герб города Сысерть.
Последним представителем династии горнозаводчиков Турчаниновых-Соломирских и владельцем Сысертского завода стал правнук Алексея Турчанинова — Дмитрий Павлович Соломирский, и, по-видимому, он не уступал своему предшественнику в желании сделать жизнь рабочих лучше: строил больницы, школы и храмы, при нем в Сысертском заводе появился детский приют. Помимо благотворительности, не ограничивавшейся заводскими поселками, Соломирский занимался орнитологией, увлекался фотографией и много помогал музею при Уральском обществе любителей естествознания: со временем почти вся коллекция Дмитрия Павловича разместилась в этом музее. А вот предпринимательство и непосредственно руководство заводами его привлекало мало.
Поэтому когда в начале XX века случился экономический кризис, за которым последовали Русско-Японская война и революция 1905 года, Соломирскому оказалось даже нечем платить рабочим. После стачки в 1912 году он продал все свои предприятия британской компании — Акционерному обществу Сысертского горного округа. Через несколько лет заводы национализировали, а судьба их последнего владельца сложилась печально: остаток своих дней он провел в нищете, и даже место его захоронения до сих пор неизвестно.
На фото: поселок Сысертский завод. Снимки сделаны владельцем завода Дмитрием Павловичем Соломирским.
Дмитрий Павлович Соломирский — заводчик, филантроп, орнитолог
Дмитрий Павлович Соломирский, последний владелец Сысертских заводов, родился в 1838 году. Его бабушка, Наталья Алексеевна Колтовская, дочь первого владельца заводов Алексея Федоровича Турчанинова, состояла в гражданском браке с известным дипломатом (впоследствии – действительным тайным советником) Дмитрием Павловичем Татищевым, от которого родила двух сыновей – Павла и Владимира. Связь эта не скрывалась, и Татищев не отрицал своего отцовства. Сыновьям дали фамилию Соломирские, вероятно, потому, что предками Татищева считались представители угасшего княжеского рода Соломерецких.
После смерти Колтовской Сысертские заводы перешли ее сыновьям, а когда старший из братьев, Павел, умер, достались его сыну – Дмитрию Павловичу Соломирскому. Он отсудил их у своего дяди Владимира – впрочем, тот заводами никогда не занимался, в отличие от брата, да и вообще, по воспоминаниям графа С.Д. Шереметьева, был «большой чудак, составивший в свете известность как френолог, он занимался предсказанием будущего по линиям рук». Чудак-предсказатель был еще и поэтом-любителем, не шапочно знакомым и с Пушкиным, и с Лермонтовым. Пушкина он вызвал на дуэль – ему не понравилось то, что великому поэту приглянулась Софья Урусова, двоюродная сестра Соломирского. Дуэль не состоялась только благодаря усилиям общих приятелей. А Лермонтов был сослуживцем Владимира и посвятил его жене Марии Петровне Соломирской два стихотворения — «Есть речи — значенье…» и «М. П. Соломирской» («Над бездной адскою блуждая…»). В общем, «один из величайших фатов» в любом случае вряд ли стал бы эффективным горнозаводчиком на далеком Урале.
Получив в конце XIX века Сысертские заводы, пришедшие в упадок после смерти отца, Дмитрий Павлович Соломирский, по-видимому, пытался как-то наладить производство: он перестроил и укрепил плотины, стал использовать вместо леса в качестве топлива газ и торф, что было выгоднее. Хотя в целом предпринимательской деятельностью он, по сравнению со своими предшественниками, занимался крайне мало. Куда больше его беспокоило положение людей на заводах. Он открывал храмы, больницы, школы, обеспечивал пособия вдовам, создал детский приют для девочек из малообеспеченных семей и сирот: они получали хорошее образование, для них устраивались праздники, в которых Соломирский участвовал лично, каждая девушка даже обеспечивалась приданым. Отдельно Соломирского заботило образование – он занимался им не только в своих рабочих поселках, но и во всем уезде. Он был попечителем Екатеринбургской мужской гимназии, почетным членом попечительского совета Екатеринбургской художественно-промышленной школы, финансировал строительство в Екатеринбурге музыкального училища.
К моменту открытия приюта в Сысерти опыт такой работы у Соломирского уже был: до переезда на Урал императрицей Марией Федоровной он был назначен помощником попечительницы детского приюта епископа Мефодия в Петербурге. Императрица ценила Дмитрия Павловича именно за размах благотворительной деятельности: помощь сиротам и раненым во времена войн, руководство складами Красного Креста в Петербурге. Когда он переехал на Урал, она даже подарила ему икону для новой церкви в соседнем с Сысертским поселке Полевской завод.
В 1888 году Соломирский вступил в Уральское общество любителей естествознания (УОЛЕ). Конечно, он оказывал ему солидную финансовую поддержку, но главная его заслуга не в этом, а в пополнении коллекции музея УОЛЕ. Сохранились списки пожертвованных им музею предметов старины, картин (в их числе – эскизы Брюллова к «Последним дням Помпеи») и экспонатов для зоологического и орнитологического отделов, которые исчислялись сотнями – без преувеличений. Орнитология была отдельной страстью Соломирского. Его увлечение этой наукой и фотографией дало свои плоды – изданный в Швеции в 1914 году «Атлас орнитологии Европы» в двух томах, с 900 снимками птиц, сделанными самим автором. Любовь Дмитрия Павловича к фотографии оказалась полезна не только орнитологам, жившим больше ста лет назад: именно по его фотоснимкам мы можем судить о том, как выглядели Сысертский и близлежащие заводы в конце XIX – начале XX веков.
В 1912 году Соломирский был вынужден продать заводы – ситуация на производстве ухудшилась настолько, что кто-то из недовольных рабочих даже пытался застрелить Дмитрия Павловича. После революции 1917 года все, что было у Соломирского, национализировали, и ему стало не на что жить. Сотрудники УОЛЕ долго договаривались с советским правительством и выхлопотали Соломирскому небольшую пенсию – за поддержку, которую он оказывал ученым и участие в пополнении фондов музея. О последних годах Дмитрия Павловича мало что известно: по одной версии, он жил до конца дней на иждивении у одного из своих бывших служащих в Сысерти, по другой – в Екатеринбурге и похоронен где-то рядом с могилой Бажова.
На фото: Воспитанницы основанного Дмитрием Павловичем Соломирским детского приюта в поселке Сысертский завод.
Очерки бурсы: Екатеринбургское духовное училище
После учреждения в Екатеринбурге самостоятельного викариатства, в 1833 году в городе открылось уездное духовное училище. Там готовили мальчиков, которые потом могли стать церковными причетниками или продолжить учиться в Пермской семинарии. Обучение было довольно серьезным: детям преподавали языки, в том числе латынь и греческий, грамматику, арифметику, церковное пение, катехизис, духовный устав.
Время, проведенное в духовных училищах первой половины XIX века, почти все воспитанники вспоминали с ужасом, настолько суровыми были там нравы: жестокостью отличались и выходки самих мальчиков, живущих в бурсе зачастую в ужасных условиях, и методы воспитания – учеников лишали обедов (и без того скудных), регулярно секли за малейшую провинность, зафиксированы даже случаи смерти мальчиков, не выдержавших физических наказаний. Условия были такими тяжелыми, что ученики часто не выдерживали и сбегали. Подробно нравы бурсы того времени описаны в знаменитых «Очерках бурсы» Николая Помяловского. Жизнь воспитанников Екатеринбургского духовного училища не была исключением из правил. Д.Н. Мамин-Сибиряк писал о своем отце, окончившем это учебное заведение: «Он был отдан туда восьми лет, прямо в бурсу, и не мог вспоминать о своем ученье без ужаса».
Серьезные перемены произошли после реформы 1867 года, последовавшей за коренными изменениями в светском образовании. Во-первых, состав учеников стал иным: теперь поступать в духовное училище могли представители любого сословия. Во-вторых, после выпуска мальчики могли поступать не только в семинарию, но и в любое светское учебное заведение, а если хотели пойти в семинарию, то могли выбрать — в какую (до этого духовное училище было приписано к конкретной семинарии). Эти два фактора серьезно изменили отношение к духовным училищам: светских школ не везде хватало, а теперь любой мог поступить в духовное училище, получить образование там, и не обязательно связывать потом свою жизнь со служением в церкви. И главное – хоть это и является не столько следствием реформы, сколько либеральной политики Александра II в целом – изменилось отношение к ученикам.
Но это не значит, что после реформы жизнь воспитанников стала легкой и безмятежной. Несмотря на все улучшения, методы воспитания и образования в Екатеринбургском училище были далеки от идеала – впрочем, то же самое можно сказать о любом другом духовном учебном заведении. Особенно мучила мальчиков необходимость ежедневно зубрить огромное количество материала. Не лучше дела обстояли в бытовом плане. Телесные наказания отменены не были, детей по-прежнему секли за провинности, но очень редко и «по особым случаям»: главным образом это грозило курильщикам, употреблявшим спиртное и серьезным нарушителям дисциплины. Не изменило положение дел и принятие нового устава духовно-учебных заведений в 1884 году. Даже в ученической квартире, где условия считались лучше бурсацких, мальчикам приходилось нелегко, о чем писал Павел Бажов, поступивший в Екатеринбургское духовное училище в 1889 году: «Придя с уроков, ученики не имели права уходить с квартиры без особого разрешительного билета, который подписывался только смотрителем или инспектором училища. Даже простой выход на улицу против дома считался преступлением. Вечером с пяти до девяти часов полагались обязательные «вечерние занятия», делившиеся получасовым перерывом на «первые занятные» — два часа и «вторые занятные» полтора часа».
Приблизительно такой жизнь в училище и оставалась вплоть до советских времен. Вероятно, эта система могла бы измениться: к началу XX века назрел церковный кризис, обсуждались глобальные церковные реформы, но все это стало бессмысленным – произошла революция. В 1918 году, после издания декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви, духовное образование стало, по сути, противозаконным, и духовное училище закрылось.
На фото: Павел Бажов в годы обучения в духовной семинарии и со своими учителями в Екатеринбургском духовном училище.
Михаил Давыдов: «Социальные лифты работали, а ограничения можно было преодолеть»
«Мы не знаем, каков был социальный статус отца Павла Бажова, рабочего сварочного цеха. Если он был крестьянином, пришедшим на завод, то важно, открепился он от общины или нет. Возможно, он был потомственным рабочим, а тогда права у него были немного другими и т.д. Но до 5 октября 1906 года, когда Столыпин уравнял крестьян в правах с остальным населением, крестьянство в основном зависело от общины. Фактически это был ослабленный вариант крепостного права. Община сдерживала мобильность населения и накладывала ограничения на инициативу и предприимчивость людей. Однако социальные лифты все равно работали, а ограничения так или иначе можно было преодолеть.
Чтобы не быть голословным, приведу статистику из книги Бориса Миронова «Социальная история России». Она касается, среди прочего, социального происхождения учащихся гимназий и университетов. Так вот, в 1863 году представителей городского сословия, то есть тех, кого классифицировали как мещан, в гимназиях было 0%, в 1880 году — 31,6%, а в 1914-м — 37,4%. Что касается крестьян, то в 1863 году в гимназиях их было 0%, в 1898 году — 7,1%, а в 1914 году — 20%, то есть каждый пятый. Есть статистика и по университетам. В 1855 году, в год смерти Николая I, в университетах мещан было 23%, в 1914-м — 35%, а в технических вузах — 42%. В 1885 году крестьян в университетах был 1%, в 1914 году — 14,5%, а в технических вузах — почти 21%, то есть даже больше, чем каждый пятый. Социальные лифты работали, конечно, не так, как они будут работать после 1917 года в государстве рабочих и крестьян, но они, безусловно, были.
Судя по всему, Павел Петрович Бажов был талантливым мальчиком, а это значит, что у него было много шансов не затеряться. Потому что мы знаем, что городские общества и земства часто поддерживали толковых детей из необеспеченных семей. Возьмите автобиографический роман Ильи Сельвинского «О, юность моя!», где за парня из бедной семьи платило городское общество. Это было даже почетно — платить за талантливого ребенка из простого народа. В последние двадцать пять лет мы очень много узнали о том, как сильна была благотворительность в провинциальной Российской империи и как мощно она развивалась. Была бы добрая воля и желание учиться. А она точно была, потому что Павел Петрович Бажов принадлежал поколению, которое родилось после отмены крепостного права, и это были совсем другие люди, чем их отцы и деды, которые еще были крепостными или помнили крепостное право. В этом поколении была сильна тяга к знаниям.
Сначала Павел Бажов учился в земском училище в заводской школе — был такой тип учебного заведения, потом поступил в духовное училище, которое имело программу, приближенную к гимназии, а после закончил семинарию, вообще дававшую очень приличное образование. Оно имеет свою направленность, но это хорошее образование. При этом надо иметь в виду, что он не происходил из духовенства, поэтому за обучение в духовном училище он должен был платить. Я убежден, что его отец как рабочий сварочного цеха должен был неплохо зарабатывать. Но, возможно, тут просто все совпало — талантливый ребенок, неравнодушные люди, которые смогли оценить его способности и хотели ему помочь. В итоге у Павла Бажова появились шансы изменить свою судьбу.
Он не собирался становиться духовным лицом, но сфера церкви в определенном смысле всегда была очень привлекательна. Даже в эпоху самого глухого самодержавия церковь сама по себе оставалась очень демократичным институтом, поскольку там котировались не происхождение, не родственные связи, а твой интеллект, то, как ты мыслишь, как ты говоришь, как ты умеешь увлечь людей. Патриарх Никон был сыном мордовского крестьянина XVII века — и пробился на самый верх. Потому что церковь для талантливых детей из простых семей — это лифт. Это не армия, не придворная и не чиновничья служба, это — работа с людьми, и надо уметь их увлекать. В идеале люди должны приходить к тебе в церковь и слушать, открыв рот. И тут происхождение уже не имело значения. Если ты сам по себе личность, тебя заметят».
Михаил Давыдов — доктор исторических наук, профессор Школы исторических наук НИУ Высшая школа экономики.